Из детства...
Наконец-то исполнилось семь лет! Совершенно отчетливо помню ощущение взрослости, не покидающее меня с тех пор, первая веха пройдена. Домашний праздник, традиционный канон Ангелу Хранителю, прочитываемый всей семьей в Дни рождения, и подготовка к первой исповеди... Волнительно даже сейчас, от воспоминаний. Мама готовила меня заранее: тихие беседы по субботним вечерам, когда обычно исповедвались взрослые, несколько поклонов накануне причастия, слезы прихожан, кающихся в своих грехах, символичное сожжение батюшкой "рукописей", по которым наиболее усердные готовились к исповеди, огонек от коих возносился к куполу, словно мольба: "Рукописание грехов моих раздери, Христе Боже!", сами молитвы перед Таинством, которые мы, дети, выслушивали и запоминали еще задолго до первого "совершенолетия", ожидая рыдающих у Креста и Евангелия родителей долгими вечерними службами Великого Поста...
Мне казалось, что мир изменился, что Небо будет еще ближе после первой и такой ответственной исповеди. Старательно проделывала всю неделю то, что положено "взрослым леди": самостоятельно вычитывала Правило, по канону в день, писала на малюсеньком листочке "грехи", пыталась даже сокрушенно плакать, как мама, всю службу провела не шелохнувшись, пристально взглядываясь в лик Богородицы, любимой нами Мамочки, потому как слышала от старших, что Она иногда "подмигивает" тем, кто достоин, или отворачивает Свой прекрасный взор от грешников. От долгого глядения на образ, блестящий в бликах лампады, у меня заслезились глаза, помню, как я ликовала, приняв это за слезы умиления. Смешно и сладко вспоминать.
И вот время наступило... После отпуста в исповедальном приделе собралась обычная группка кающихся, человек 30, все наши, ставшие родными, прихожане. Дожидаемся батюшку. От волнения дрожат колени и листок в похолодевших руках. Священник, сняв облачения, предстал пред нами в полумраке опустевшего храма сухим и седовласым старцем, с пронзительным взглядом. "И как я раньше не замечала, что он такой грозный?" - подумалось мне.
А батюшка, словно уловив мой настрой,прямиком направился на "детскую" сторону. Он сдвинул брови и нарочито сурово заговорил, обращаясь прямо к маленькой трепещущей девочке, готовой провалиться сквозь землю от осознания собственной греховности: "Екатерина, это что, такая маленькая, а уже нагрешила? И что нам дальше ждать от тебя? Нужно с этим бороться", - проговорил он, расстегивая широкий кожаный ремень, обхватывающий его уже по-старчески тонкий стан поверх подрясника.
"Боже, сохрани меня!" - взмолилась я мысленно, отступая под уже мягчеющим взглядом до тех пор, пока не наткнулась на успокаивающее тепло маминого тела.
Грехи в тот вечер мне отпустили без слов...