Пред. тема • След. тема
Делимся опытом прочтения произведений русских и зарубежных классиков, обсуждаем интересные публикации периодической печати и книжные новинки. Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1
Bubo » 22 окт 2012, 16:12
Новый рассказ батюшки. "Собачья выставка"Этот рассказик написан по реальным событиям, имевшим место летом 2010 года. Отец Филипп, настоятель Свято-Архангельского храма села Угрюмиха, возвращался из райцентра домой. Батюшка ехал, и время от времени непроизвольно вздыхал. И чем ближе приближался он к своей деревне, тем чаще он это делал. Эта привычка вздыхать появилась у него с возрастом в те моменты, когда батюшка чем-то был озадачен и никак не мог решить что же ему со всем этим делать дальше.
[ Свернуть ]
В райцентр отца Филиппа вместе с другими священниками вызывал к себе благочинный. Дело в том, что накануне с ответственными чиновниками из службы гражданской обороны они заключили договор о создании на приходах добровольных пожарных дружин. Поскольку тушить пожары отцам было в новинку, то благочинный и пригласил на встречу знающего человека, который тут же, буквально на пальцах, и посвятил их в тонкости этого нелёгкого ремесла. Отец Филипп кое-что даже записал. Вот, в блокнотике: «пожарный гидрант». Оказалось зря, гидрант к их условиям проживания никак не приспособить, да и стоит он немеренно. Или вот ещё, «пожарный рукав». Только и эту штуковину, об этом он помнил ещё по городской жизни, тоже необходимо подсоединять к источнику воды. В Угрюмихе, конкретно рядом с храмом, такой источник отсутствовал. Зато непосредственно в церкви имеются два огнетушителя, правда пользоваться ими никто не умеет. Конечно, было бы полезно потренироваться, но как? Огнетушитель-то одноразового действия. Так вот потренируешься и потом выбрасывай, а он тоже денег стоит. Вот щит сколотить, это можно. Покрасить его в красный цвет и поставить у всех на виду. Батюшка сразу представил: белый храм, и рядом с ним красный щит. Да, не очень. Может, лучше в голубой? Ещё лопата нужна и топор с багром. Это можно, удовлетворённо покачал батюшка головой, потом вспомнил хозяйственных угрюмихинских мужиков, и решил, что весь шанцевый инструмент придётся для сохранности приколачивать к щиту большими гвоздями. Но с лопатами ладно, что-нибудь придумаем, а вот где искать добровольный пожарных? Не сказать, чтобы в храм ходили одни только бабушки, но вот, чтобы в дружину записаться вряд ли кто согласится. Тем более, в добровольную. В ту же минуту он увидел на обочине огромный рекламный плакат с призывом к гражданам записываться в пожарные дружины. На плакате счастливое лицо молодой красавицы. Чувствуется, что она только – только выскочила из огня, и всё ещё никак не придёт в себя от пережитого приключения. Внизу подпись: «Пускай и твоя красота спасает мир». Как это я раньше его не замечал, удивился отец Филипп. Да, нам бы на приход двух – трёх таких красавиц, и вопрос о комплектации дружины решился бы сам собою. А так, остаётся надеяться только на бабушек. И со страхом подумал, что будем делать, когда они перемрут? Хотя, говорят, бабушки вечны. Со всех сторон Угрюмиха окружена лесами потому пожаров народ опасается и в лесу огонь понапрасну не жгут. Но поди проконтролируй многочисленные отряды грибников, приезжающих из города. Эти не то, что раньше. Настоящий грибник, если и курит, то последнюю цигарку перед входом в лес обязательно затушит, да ещё обязательно на неё поплюёт. И всё время пока в лесу, чтобы закурить, да ни боже мой. Так пять, а то и больше часов без курева и ходит. Сейчас никто ничего не жалеет. Лес всё только вырубается, порядка в нём нет. Как прошёл пару лет назад ураган по центральной России, навалил деревьев, так никто их не убирает. И деревенским не отдают. Кинь в этом валежнике спичку, вот тебе и беда. Как горят дома, отец Филипп тоже знает. Однажды прямо рядом с железнодорожной платформой загорелся большой новый дом. На фоне остальных домов этот казался настоящим дворцом. По началу, на нём вспыхнула крыша. Строители не позаботились проложить изоляцию между металлической трубой и деревянными конструкциями самой крыши. Пришли холода, люди затопили и загорелись. Что же там творилось. Оказалось, что дом принадлежал зажиточной цыганской семье. Говорят, будто те приторговывали наркотиками, потому такой дворец и отгрохали. Если это правда, то Бог им судья, но не об этом речь. Просто то, что увидел будущий отец Филипп, не поддавалась никакой логике. Погорельцы, захваченные врасплох, пытаясь спасти хоть что-то из имущества, выносили вещи и складывали их здесь же возле горящего дома. Вокруг собралось огромное число зевак. Кто-то сочувствовал, кто-то просто с интересом смотрел на большой костёр, но помогать никто не помогал. Оно и понятно, стоит ли рисковать из-за какого-то барахла, будь бы в огне люди, может кто-то бы и рискнул. Поражало другое, почти все вещи, что хозяева выносили из полыхающего дома, тут же разворовывались другими цыганами. И всё это сопровождалось одобрительными выкриками и всеобщим хохотом. Что касается отца Филиппа, то сам он никогда не лез в герои, поскольку всегда считал, что в идеале человечество могло бы вполне обойтись и без них. Поскольку чей-то героизм в немалой степени проявляется как ответная реакция на чью-то безалаберность и халатность. В этом мнении он ещё больше укрепился после разговора с одним своим хорошим знакомым. Тот в своё время работал на производстве неких, как он называл, металлических «карандашей», которые они с напарником дядей Мишей наполняли радиоактивным порошком. Всей технологической цепочкой батюшка не интересовался, только запомнил, что после наполнения порошком эти «карандаши» запечатывались и как-то там дальше обрабатывались. Потом эти изделия использовались в атомной промышленности и в ядерных реакторах советских подводных лодок. Процесс шёл непрерывно. Знакомый, тогда ещё совсем молодой парнишка, и его наставник опытный дядя Миша трудились в ночную смену. Как уж они там не досмотрели, но строго дозированное сложнейшими приборами содержимое одного из «карандашей» высыпалось на кафельный пол, прямо под ноги старшему из дежурившей смены. - Я ему и говорю, - рассказывал бывший юноша, - Что будем делать, дядя Миша? По инструкции надо звонить начальнику цеха. - Да ты с ума сошёл?! Тогда нам премиальных, как своих ушей, не видать, и в отпуск зимой отправят. Учись, студент, как нужно действовать в нештатных ситуациях. Он идёт и берёт обычный веник, что стоял у нас в дежурке, совок оттуда же, и сметает в него радиоактивный порошок. Потом из простого листочка в клеточку сворачивает воронку, высыпает порошок снова в «карандаш», запечатывает и отправляет его в печь. А через год страна содрогнулась, узнав о гибели атомной подлодки «Комсомолец». Кто знает, может именно к ним в реактор и попал тот злополучный «карандаш»?
После воскресной службы на трапезе отец Филипп решил поговорить со своими общинниками. Только говорить следовало деликатно, чтобы не напугать бабушек необычностью предложения и уговорить их записаться в добровольную пожарную дружину. - На днях я в район ездил, отец благочинный приглашал. Там человек один, очень ответственный, просит нас о помощи. - Часом, не японец какой? Мы им, помню, после Фукусимы помощь собирали. А вчера по новостям говорили, что их там всё трясёт и трясёт. – Откликнулась сердобольная Диодоровна. - А что, японцам можно и помочь, - согласилась Петровна, - народ они работящий. Вон в соседнем с нами районе они землю в аренду взяли. Так, говорят, будто у них каждая грядка с овощами длинной, аж, по восемь километров. Во как люди работают. - Так то ж не японцы, - смеётся Диодоровна, - то ж китайцы землю у соседей арендовали. - Да какая разница? – не сдаётся Петровна, - все они на одно лицо. - Да нет, не японец. – Прекратил спор отец Филипп, - К нам приходил пожарный начальник. И просил передать, что надеется только на вас, ветеранов. Хочет, чтобы мы создали свою пожарную дружину и в случае необходимости могли бы постоять за свой храм. У каждого дома будет храниться ведро, лопата там, и вообще всё, что понадобится для тушения пожара. К вашему сведению, всем добровольным пожарным, ещё и льготы полагаются – десять дней отдыха без сохранения зарплаты и льготы по оплате налога на автотранспорт. Последние батюшкины слова утонули в дружном хохоте пенсионерок: - А на велосипеды льготы не распространяются? - Ладно, батюшка, убедил. Пиши нас в свою дружину. А Антонину пиши первой, она у нас знатная пожарница. Несколько лет назад загорелся дом рядом с её усадьбой. Загорелся внезапно днём, когда все были на работе. Деревянный дом сгорает быстро и горит очень жарко. Потушить его почти невозможно. Потому ещё в старые времена основным орудием пожарных были багры и топоры. Постройки раскатывались по брёвнышкам и заливались водой. Главным было, не дать перекинутся огню на соседние дома. Но Антонина была одна, и помочь соседям не могла никак. А вдобавок ещё и совсем старенькая неходячая мама. Если загорится её дом, то маму она точно не вынесет. Нужно было на что-то решаться, и верующая женщина, сняв с полки икону Божией Матери «Неопалимая Купина», выбежала с ней на улицу и встала между огнём и своим домом. Стояла и кричала слова молитвы. Казалось, ещё немного и вспыхнут одежда волосы, потрескается кожа, но ничего подобного не случилось. Наоборот, поднялся противный ветер, что не позволил носящимся в воздухе многочисленным горящим уголькам приземлиться на крышу Антонинова дома. Прошло ещё немного времени, и огонь на соседнем участке постепенно стал затихать, и вскоре прекратился совсем. Приехала специальная машина, и пожарные оперативно залили водой тлеющие головешки. - Вот Антонине вместо ведра поручим, чтобы она на пожар со своей иконой и бежала. Так на первом общем собрании добровольной пожарной дружины Свято-Архангельского храма и порешили, кому ведро, кому багор, а кому икону. Однажды даже учение провели, раз боевая единица, значит и ей тренировка требуется. Отец Филипп забрался на колокольню и ударил в набат, а потом засекал время когда его пожарные соберутся. Последней из расчёта приплелась Диодоровна в сопровождении верного Тузика. Построились и во главе с Антониной, что несла свою чудотворную икону «Неопалимая Купина», обошли с пением «Святый Боже…» крестным ходом вокруг церкви. А как им ещё тренироваться, они и понятия не имели.
Отец благочинный точно в воду смотрел, лето в тот год выдалось на редкость жарким и засушливым. Дождей не видели уже целый месяц. Только и слышно было, там лес горит, здесь лес горит. Сперва эти сообщения никто особенно не волновали, ну горит и горит, но когда заполыхали уже целые деревни, народ всполошился. По всей Угрюмихе только и разговоров было: - В Нижегородской области-то что творится, ай беда! Как бы до нас не докатилось. А когда линия пожаров стала неумолимо приближаться к Угрюмихе, народ запаниковал и принялся потихоньку вывозить свой скарб в более безопасные места. Всё чаще жители наблюдали как через село проходят мощные машины, выкрашенные в красный цвет, с расчётами профессиональных пожарных, измученных жарой и непрестанной борьбой с огнём. В сложившейся непростой обстановке отец Филипп звал в храм на молитву. Люди приходили и все вместе коленопреклоненно просили о дожде. И на самом деле, с неба вдруг начинали падать редкие крупные капли. Словно в ответ на отчаянные просьбы людей кто-то там на верху приоткрывал ржавую заслонку и немного тёплой воды, что ещё чудом оставалась в самом дальнем уголке пустого бака, проливалось на землю. Такой дождь способен разве что пыль прибыть, а на что-то большее его явно не хватало. Первый крестный ход вокруг деревни отец Филипп с прихожанами совершил в тот день, когда ветром вместе с раскалённым воздухом пришли и первые клубы низко стелящегося удушающего дыма. Дым проникал сквозь самые маленькие щелки в дверях и окнах и наполнял собой все помещения. И не было такого места, где бы можно было от него укрыться. Страдали все, и люди, и скотина. Речка заметно обмелела, а с общественных колодцев поснимали общие вёдра. Надо тебе водички, иди со своим. А у кого оно здесь своё? Только у тех, кто проживает здесь же в Угрюмихе. Все остальные, пожалуйста, покупайте воду в магазинах. Когда вода уходит, тут уж не до сантиментов. Недалеко от Угрюмихи, как раз между надвигающейся лавиной огня и самой деревней немалое пространство лесных угодий было отдано под разработку лесодобывающей компании, принадлежащей одному эстрадному артисту, известному ещё с далёкой советской поры. На его лесоучастках работала самая современная техника, во всём районе такой нигде больше не было. Районное начальство и стало просить артиста, помоги, мол, твоей чудо техникой защитные рвы прокопать, чтобы огонь на Угрюмиху не пустить. Отец Филипп так и не узнал, дошла ли народная просьба до народного артиста, или разработчики отказали, только рвы никто копать не стал. Угрюмиха деревня слишком большая, чтобы позволить ей сгореть вот так безо всякой борьбы. А потом надо учитывать, что пройдя через село, огню открывался прямой путь на райцентр. Потому пожарные расчёты всё прибывали и прибывали. Сам мчэсовский генерал перебрался в Угрюмиху и обустроил свой штаб в помещении сельской администрации. Многие водоёмы в округе обмелели настолько, что за водой приходилось ездить за несколько километров на речку. Единственная дорога к источнику воды пролегал через село. Потому большие пожарные машины только и делали, что поднимая клубы пыли, с шумом проносились вдоль деревенских улиц. За всей этой суетой, царящей в селе и вокруг него, никто из официальных лиц не обращал внимания на отца Филиппа и на его добровольную пожарную команду. А те непременно оставаясь в самом центре событий, не прекращали молиться и ходить крестными ходами. Каждое утро, они, готовясь к самому худшему, собирались в храм с вёдрами и лопатами. Батюшка, встречая молитвенников, ещё перед входом в церковь объявлял последнюю сводку новостей. Новости, честно говоря, не радовали. Огонь всё ближе подбирался к самой деревне. В зону пожара попала и современная высокопроизводительная техника, принадлежащая народному артисту. Свидетели потом утверждали, что дорогие заграничные машины горят ничуть не хуже наших изношенных Кразов. Разношерстное бабье войско отца Филиппа, вооружённое шанцевым инструментом, и так внешне смахивающее на комичную команду Яшки артиллериста из всеми любимого фильма, нередко вызывали улыбки у профессиональных спасателей. Один из пожарных, критически оценив оснащение добровольной пожарной команды, показал пальцем в сторону забавного Тузика, что постоянно крутился рядом с хозяйкой, и крикнул со смехом: - А это что ещё тут за собачья выставка? Показывал, вроде как в сторону собачки, а прозвище «собачья выставка» приклеилось ко всей батюшкиной дружине. Как не пытались люди отстоять село, положение всё только усугублялось. Огонь неотвратимо приближался к Угрюмихе. Уже в открытую стали предупреждать о необходимости эвакуировать население и домашнюю скотину. - Батюшка, объявите своим прихожанам, пускай берут всё самое ценное и уходят. К вам это тоже относится. - Куда же мы пойдём? - недоумевал отец Филипп. Здесь столько сил положено, чтобы храм восстановить, создать общину. Нельзя нам уходить, никак нельзя. И всё же здравый смысл побеждал, люди хоть и неохотно, но покидали обжитые места. Из всего прихода вместе с отцом Филиппом только Антонина да Петровна с Диодоровной упорно продолжали ходить крестными ходами вокруг храма. Антонина по установившейся традиции с иконой Пресвятой Богородицы «Неопалимая Купина» решительно шагала впереди, за ней батюшка с крестом в руках. Неразлучные подруги Петровна с Диодоровной, поспешая за отцом Филиппом, громко пели, стараясь попадать с ним в унисон и не фальшивить. А позади всех, смешно перебирая лапками, семенил мохнатый Тузик. День, когда огонь подошёл к самому селу, больше напоминал даже не отступление, а паническое бегство людей, бессильных перед неудержимым разгулом стихии. Дул сильный порывистый ветер, казалось будто невидимый глазу великан уверенно вышагивал между деревьями, а время от времени резвясь и играя, он набирал полную пригоршню огня и с шумом швырял его на верхушки высоченных елей и точно таких же корабельных сосен. - Уходим, - скомандовал генерал. Всё что в наших силах мы сделали. Выводите расчеты из-под огня! Могучие Камазы и Уралы, надрывно рыча моторами, спешно покидали Угрюмиху. А она, в полном соответствии своему названию, беспомощная покинутая жителями, покорно ожидала своей участи. Ещё минут пять или десять, и от села останутся лишь горько смотрящие в небо чёрные печные трубы. - Хорошо людей успели вывести. – Успокаивали себя пожарные. И вдруг крик: - Люди! Смотрите, люди! Все немедленно повернулись в сторону куда показывал наблюдатель, и увидели несколько человек рядом с храмом, стоявшем на самом краю села, а потому и оказавшемся ближе всех к горящему лесу. - Да это же «собачья выставка»! И точно, все тут же узнали отца Филиппа. Полный маленького роста, от того казавшийся ещё больше смешным, в епитрахили и с крестом в руках он направлялся в сторону огненной лавины. Перед ним с неизменной иконой в руках шла Антонина, а уже за батюшкой, стараясь не отставать, ковыляли Петровна с Диодоровной. Вся эта отчаянная четвёрка шла и кричала: «Святый Боже…». За людьми, то приближаясь, то отставая от них, опасливо поджимая хвостик, трусил маленьких Тузик. Было видно, как ему страшно, но и хозяйку в трудную минуту он оставить не мог. - Что они делают?! Что делают?! Немедленно пошлите кого-нибудь, пусть их перехватят! - Поздно, ещё минута и они сгорят. Но они не сгорели. Ветер внезапно перестал. Великан остановился, и какие-то секунды в недоумении с интересом всматривался в смельчаков, что посмели выйти ему навстречу. Быть может, рассмотрев этих людей, он равнодушно пошёл бы дальше. Но кто-то несоизмеримо более сильный не позволил ему это сделать. Он поднял его высоко в небо, подержал так несколько мгновений и потом отшвырнул далеко в сторону от деревни.
Точно после вдруг прекратившегося отчаянного боя наступила непривычная тишина. И только громкий лай бесстрашного Тузика победно разносился по округе
"Для христианина огромная отрада сознавать, что в недрах Святой Троицы бьется человеческое сердце!" Владимир Николаевич Лосский
-
Bubo
- ГЛАВНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ
-
Автор темы
Bubo » 11 янв 2013, 11:55
Рождественский подарок читателям от отца Александра. Мне, как родителю, читать рассказ было вдвойне интересно. И поучительно. РадостьВ то утро настоятель Михаила-Архангельского храма села Угрюмиха отец Филипп очень волновался. Но это было не то привычное волнение в ожидании какого-то важного для тебя решения. В его ожидании не было страха, наоборот, от него так сладко щемило в груди. Всё потому, что днём к ним в Угрюмиху должен пожаловать Серёга, любимый батюшкин внук. Они не виделись уже несколько месяцев, и очень друг по другу соскучились. А тут такая отличная оказия, Серёгины родители собрались на зимние каникулы в Австрию покататься на лыжах. Поскольку присутствие семилетнего ребёнка не укладывалось в формат поездки, то встал вопрос, где мальчик с котом Барсиком проведут ближайшие десять дней. Среди друзей и родственников был объявлен конкурс желающих приютить у себя Серёгу, его победителем и стал отец иеромонах. У остальных имелись собственные планы на Новый год и прилагающиеся к нему рождественские каникулы. Потому Угрюмиха оказалась вне конкуренции.
[ Свернуть ]
Отец иеромонах Новый год праздновал очень давно, в той далёкой прошлой жизни, когда ещё была жива жена, а их дети были маленькими. Потом всей семьёй они пришли в церковь и праздновали уже Рождество Христово, но по привычке не оставляли и Новый год. Дома традиционно ставили ёлочку и украшали старинными, перешедшими в наследство от родителей, игрушками. Теперь, когда дети выросли, а батюшка остался один, Новый год перестал для него быть чем-то значащим и превратился в некую исходную точку временного отсчёта. Поздно вечером 31 декабря он служил молебен мученику Вонифатию и просил святого заступиться в эту ночь за не в меру разгулявшихся сельчан. Чтобы никто из них не помер от водки и не учинил по пьяному делу какой-нибудь беды. В январе числа с четвёртого в храме начинали ставить большую красивую ёлку. И хоть в храмах ёлки украшать не принято, тем не менее, украшали. Старался отец Филипп порадовать ребятишек большими разноцветными шарами и замечательной светящейся восьмиконечной звездой. Эти игрушки к ним в Угрюмиху, аж из самого Санкт-Петербурга, прислал один знакомый мастер по украшению огромных городских искусственных елей в благодарность Богу за исцеление своего сыночка. Ну как не повесить на ёлку такие игрушки? В сам праздник Рождества, уже после ночной литургии, храм наполнялся множеством маленьких детей. Батюшка, как мог, рассказывал им об этом великом и немного грустном празднике, читал над малышами молитву и кропил их святой водичкой. Клиросные исполняли весёлые рождественские колядки, а потом уже детки рассказывали священнику стишки или пели ему свои песенки. Всё это называлось, сделать подарок маленькому Христу. Отец Филипп каждого выступающего ставил на специальную табуреточку и подставлял к его губам микрофон. И пока ребёнок произносил стишок, батюшке в другую руку уже вкладывалась какая-нибудь игрушка, книжка или шоколадка. А чтобы дитя, не дай бог, не соскользнуло со скамейки, батюшка щекой легонько упирался ему в спинку. Поначалу он даже не обращал внимания, на какие-то странные ритмичные звуки, что в этот момент начинали раздаваться у него в ухе. Точно маленький молоточек быстро-быстро бьёт по крошечной наковальне. Потом прислушался и понял, он слышит как стучит маленькое детское сердце. А стучит оно совсем не так, как у нас, людей взрослых. Мы привыкли, что у нас это: «Тук---Тук---Тук…», а у детей – «тук-тук-тук-тук-тук…». Отец Филипп слушал их биение, умилялся и благоговел. Сердце, не простой орган, в нём сокрыта тайна жизни. И ещё, где-то там в нём обитает душа. В Свой великий праздник Господь позволял и батюшке прикоснуться к этой великой тайне.
Серёга прибыл в Угрюмиху, вооружённый большим чёрным пистолетом. Барсика привезли в специальной клетке с внушительным запасом китикета и прочих кошачьих деликатесов. - А это зачем, - поинтересовался батюшка, - указывая на продолговатый полиэтиленовый ящик. – Кошачий туалет? Зачем кошаку в деревне туалет? Да и харчи эти ваши сухие ни к чему, у нас здесь настоящие мыши водятся, пускай побегает, поохотится. - Дед, ты просто не в теме. Наш кот на улицу не выходит. И мышей Барсик боится, он вообще, всего боится. Со своим пистолетом маленький Серёжка почти не расставался. Даже в постель они укладывались сразу все вместе: малыш, Барсик и пистолет. - Мне его сам Дед Мороз на Новый год подарил. Надо же тебя, дед, от волков охранять. А Барсику он подарил банку зелёных оливок. Наш кот боится мышей и очень любит оливки. Когда в храме начали устанавливать ёлку, Серёга недоумевал, что опять встречаем Новый год? Прихожане в ответ улыбались и рассказывали гостю из столицы о празднике Рождества Христова и маленьком Мальчике, который очень скоро придёт в этот мир. - Дед, все говорят, что через несколько дней придёт маленький Христос. А как это Он придёт? Я Его увижу? - Вполне может быть, и встретишься и даже пообщаешься с Ним, - загадочно улыбается отец Филипп. – Всё, брат, зависит только от тебя. Знаешь, у меня есть одна удивительная история. Мне её подарила девочка, которая однажды в Рождественскую ночь встретилась с Христом. После той встречи прошло много лет, а она её помнила всю свою жизнь, и записала, когда уже сама стала бабушкой. Я тебе её сейчас прочитаю. Батюшка, усадив внука поудобнее в кресло, взял откуда-то с полки тонкую школьную тетрадку и стал читать:
«Мне сейчас уже много лет, а ту Рождественскую ночь я помню до сих пор. Тогда шёл трудный 1937 год. Нашу церковь к тому времени уже закрыли. Я была совсем маленькая. В эту Рождественскую ночь мне исполнялось пять лет. Накануне Рождества Христова у нас в доме готовились к этому, такому удивительно прекрасному и таинственному празднику. Мама пекла здобнушки и пирожки, и всё складывала в большую корзину. В избе стоял такой манящий аппетитный запах, от которого кружилась голова, а в животе что-то урчало. Я ходила кругами возле корзины, но мама сказала, что всему своё время, и что младенец Иисус ещё не родился, а поэтому кушать скоромное нельзя. Отец тоже постарался разменять бумажные деньги на мелочь, по 20 и 10 копеек, и даже по пятаку. Он ссыпал их все в тарелку и сказал, что славельщиков Христа будет много, а одарить нужно всех и здобнушками и денежкой, пусть хоть и маленькой, но всё равно радостно. На всех улицах села детвора тоже готовилась к встрече Христа. Около каждого дома лежали охапки соломы или сена. Дети, несмотря на тридцати пяти градусный мороз и ветхую одежонку, носились по улицам, перебрасывались словами. Спорили у кого больше сена и соломы заготовлено. В воздухе стоял приятный гул детских голосов и скрип хрустящего под ногами снега. Деревья, как заворожённые, тихо стояли под снежными шапками и белыми пуховыми платками. Небо всё было усыпано мириадами золотых звёзд, а мы всё старались отыскать Вифлиемскую звезду и страшно боялись, что вдруг волхвы не увидят её и не успеют поздравить младенца и Его Мать, и не отдадут Ему гостинцы. Мороз к ночи крепчал. Ноги в худых валенках и руки стыли от холода, но никто не обращал на это внимания и не собирался уходить домой. Две мои старшие сестры тоже стояли наготове возле большой охапки соломы, наготове были и спички. До полуночи ещё было время, но домой никто не уходил. Тут мама позвала меня домой. Она мне дала узелок со здобнушками и пирожками, и велела отнести это Стешёнке с ребятишками. Жили они на самом конце улицы. Дальше околица и выход из села. Домишко у них был маленький старенький. Отца у ребят не было, а их мама, Стешёнка, ходила по домам побираться. Этим они и кормились, а детишек было трое. Мама, давая мне узелок, сказала: - В дом-то не входи, крыльцо у них провалилось. В темноте можешь ногу сломать. Стукни в оконце, положи узелок на завалинку и бегом домой, чтобы тебя никто не видел. Видно мои глаза выдали меня. Мне так хотелось, ну хотя бы кусочек здобнушки. Мама меня пристыдила: - И вам всем хватит. Вот родится Христос, и мы разговеемся. А эти отнеси им, и в сердце не жалей. Ты им дашь, а тебе Господь даст в пять раз больше. Бегу я по улице, а сама думаю. Да как Господь знает, что я несу здобнушки и пирожки? И как Он их сосчитает и даст мне в пять раз больше? Но думы мои прервал радостный весёлый крик детворы. Вот он желанный миг Рождества! Раньше ведь улицы не освещались, а тут запылали сотни костров! Вверх к небу веером взлетели золотые искры от горящих соломы и сена. Село просвечивается как на ладошке, а на сердце такая радость, что словами это передать невозможно. Я не знаю откуда к нам пришёл этот обычай, но он такой прекрасный. Он закладывал в наши души любовь к родившемуся Младенцу и любовь ко всем, кого мы знаем. Ведь нам родители объясняли, что Христос родился в таком же холодном хлеву, как у нас где мы держали скотину. Вот и Младенец родился где были волы и ослы, овцы, ягнята. И все они согревали Его своим дыханием. Поэтому и мы жгли солому, чтобы согреть родившегося Младенца. На улице было красиво, но мороз делал своё дело, холод пробирался сквозь старую рваную одежонку. Сёстры остались на улице, а я как вернулась от Стешёнки, сразу побежала домой. Сбросила шубейку, дырявые валенки и забралась на горячую печку. Какое это блаженство. В доме полумрак, горят только лампадки да свечки перед образами. Мама хлопочет на кухне, готовит незатейливый, но праздничный обед. Отец ей помогает, и они тихо поют, прославляя Господа. Эти минуты нельзя забыть. Я молчу и потихоньку плачу, толи от умиления, толи от боли. Руки и ноги стали отогреваться на горячей печи и болели нестерпимо. Вот и Рождество! Входят первые славельщики. Они ходят не по одному, а целыми группами. У одного из них, кто постарше, через плечо висит холщёвая сумка, в неё они складывают что им подают. Дети начинают петь: «Рождество Твоё Христе Боже наш…». Вот они закончили, и мама кладёт им в сумку здобнушки с пирожками на всех. А отец каждому в руку даёт по денежке. Старшим по 20 копеек, младшим – по 10, а некоторым и по пяточку. Дети довольные убегают, а через некоторое время приходит новая партия, и так пока не рассветёт. А я лежу на печке всё жду и думаю, когда же Господь придёт ко мне и принесёт в пять раз больше того, что я отнесла Стешёнке. Хотя мне было всего пять лет, но я уже умела и читать, и считать и решать незамысловатые задачи. Всему этому меня научила моя безграмотная мама. Но никто не приходил, и я уже стала подзабываться, разморенная теплом печки. Клонило в сон. И вдруг открывается дверь и входит Он. Я смотрю на Него во все глаза, Он высокий худой. Шапку Он снял как вошёл в дом и всё время держал её в руке. По плечам рассыпались светло-русые волнистые волосы, а в руке у Него такая же холщовая сумка как и у детей. Не говоря ни слова, Он подошёл к печке, на которой я лежала, и просмотрел на меня такими ласковыми, излучающими свет глазами. Потом погладил меня по голове и подал мне сумку. Я взяла её, но сказать ничего не могла, губы мне не повиновались. Он поклонился всем и вышел. Родители молча стояли в недоумении, а когда опомнились, мама попросила отца, чтобы он Его догнал и пригласил к нам пообедать. Отец бросился вдогонку, но на улице Его уже не было. Наутро в селе говорили, что Он был у многих, но никто не знал кто Он, откуда, как Его имя? Для всех это осталось в тайне, я знала кто Он, но говорить никому не стала. Пускай сами догадываются. Так я маленькой девочкой встретилась с Господом и всю жизнь вспоминаю эту встречу и ту далёкую Рождественскую ночь».
- Дед, это на самом деле Христос приходил? А почему же Он тогда такой большой, если только что родился? - Малыш, Он может придти к тебе и маленьким мальчиком и старенькой бабушкой и взрослым мужчиной. Важно Его узнать, и ни в коем случае не пропустить. В эти дни он приходит ко всем, только не все Его узнают. - А точно в пять раз больше принесёт, а? - Не знаю, дорогой мой, девочка об этом ничего не пишет. Но думаю, что может и больше. Не всё, мой друг, меряется в цифрах. - А костёр? Дедушка, мы тоже будем жечь костёр? - Нет, в это время мы с тобой будем молиться в храме, и ты, если захочешь, будешь зажигать свечи.
В праздничную Рождественскую ночь Серёга почти не спал. Правда, ему удалось прикорнуть на самой службе. Певчие на хорах выделили ему укромное местечко и уложили на тёплом тулупе. Мальчик спал и видел как они с дедом развели большой костёр и согревают родившегося Младенца. Ещё ему снился вертеп, что скрывается под самой ёлкой и медленно переливается множеством разноцветных огоньков. А в нём ослик и две овечки, стоят возле яслей с маленьким Христом и согревают Его своим дыханием. Утром на детском Рождественском празднике Серёга изо всех сил старался помогать деду, и всем своим видом показывал окружающим, что без него и его замечательного пистолета батюшке никак не справиться со множеством всей этой бестолково галдящей малышни. Каждый пытался первым пробиться сквозь толпу, рассказать отцу Филиппу свой стишок и взамен получить подарок. Хотя подарков всегда хватало на всех, тем не менее, подобные опасения присутствовали всегда. И в этот раз всё шло как обычно, дети радовались машинкам, куклам, танчикам, а ещё шоколадкам, календарям, книжкам, плюшевым медведям, зайцам и обезьянкам. Отец настоятель намётанным взглядом прикидывал количество детей и старался раздавать призы и игрушки так, чтобы ничего из его запасов не осталось до следующего года пылиться в запасниках. Когда утренник уже фактически заканчивался, и все призы обрели своих счастливых обладателей, в храм спешным шагом зашли незнакомые взрослые люди, а вместе с ними маленький мальчик лет пяти. Незнакомый малыш, оказывается, тоже собирался подарить Христу свой стишок, просто из-за сложившихся обстоятельств не успел попасть в храм вместе со всеми. - И я расскажу! Я готовился! – кричит ребёнок. Подбегает к батюшке и громко выкрикивает какое-то четверостишье. Он-то декламирует, а подарки у отца настоятеля закончились, и дарить тому абсолютно нечего. Батюшка находит глазами Серёгу и так же глазами спрашивает: - Что же мы ему подарим? В этот таинственный радостный день нельзя допустить, чтобы хоть кто-то ушёл из храма в слезах, или даже просто обиженным. Об этом знает батюшка, но Серёга об этом не знал ничего, но как-то догадался и выручил деда. На самом деле выручил. И как ему не было жалко, а подошёл к малышу и вручил тому свой великолепный пистолет, подарок Деда Мороза.
В трапезной, сидя за праздничным столом, Серёга, улучив момент, на всякий случай поинтересовался: - Дед, как ты думаешь, Христос сегодня придёт подарить мне новый пистолет? - Нет, скорее всего, не придёт. Завтра мы сами отправимся в город, и купим тебе пистолет. Какой нам больше всего понравится, такой и купим. - А как же Христос?! Почему Он не придёт, ведь я же сделал доброе дело?! Отец Филипп улыбается: - Он к тебе уже приходил, только ты Его не узнал. - Приходил?! Когда, дедушка? - А вот тот самый, опоздавший ребёнок, которому ты отдал свою любимую игрушку. Это и был Христос. - Дед, но так же нечестно! Разве я должен был Ему что-то дарить, а не Он мне? - Малыш, ты и этого не заметил! Сегодня тебе достался бесценный подарок, теперь у тебя доброе отзывчивое сердце. - «Отзывчивое»? Что это значит, дедушка? - Это значит, что ты никогда не будешь одинок, мой мальчик.
Вечером, уставший за день, переполненный впечатлениями, Серёжка укладывается в постель, в это время Барсик, притаившись на подоконнике, пытается поймать крошечного лунного «зайчика». Дедушка по оставшейся привычке, проверяя температуру, целует внука в лобик. Поправив одеяло, благословляет мальчика, и уже собираясь уходить, слышит: - Дед, а папа с мамой за мной приедут? - Куда же им без тебя? Конечно, приедут. Наверняка они сами по тебе уже очень-очень соскучились. - Дед, а расскажи мне сказку. - Какую тебе сказку рассказать? - Волшебную. - Тогда не сказку, давай лучше я спою тебе волшебную песенку про твоего Барсика. Этой песенке меня научил один добрый человек. Вот послушай, - и отец Филипп чуть слышно поёт: «Тихонько, тише, тише… Ты слышишь, ночь идёт. И вместе с ней по крышам Гуляет лунный кот. Крадётся выше, выше, И звёздный пьёт кефир. «Ну где же эти мыши, Что съели лунный сыр?!»» Серёга лежит закрыв глаза, и улыбается: - Дед, какие мыши? Ты же знаешь, наш Барсик боится мышей… Малыш всё ещё улыбается, но его дыхание становится ровным почти исчезает, а ещё через секунду он засыпает. Отец Филипп смотрит в окно и тоже улыбается. Надо же такое придумать: «съели лунный сыр». Потом нежно, едва касаясь, гладит внука по головке. - Господи, слава Тебе, в эти святые дни Ты не забыл и обо мне.
"Для христианина огромная отрада сознавать, что в недрах Святой Троицы бьется человеческое сердце!" Владимир Николаевич Лосский
-
Bubo
- ГЛАВНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ
-
Автор темы
Bubo » 18 фев 2013, 12:10
Телефон доверия.Поздно вечером звонок. - Батюшка, ты? Виктор беспокоит. Виктора я знал давно. Высокий сутулый, с большой лысой головой, медлительный в движениях и словах. На глазах очки с толстыми стёклами в старинной роговой оправе. Вспоминаю его всегда в старомодном коричневом пиджаке с неизменным значком ГТО на потёртом лацкане. Иногда он заходил в храм, однажды даже подошёл на исповедь. Жил человек хаотично, от одной женщины переходил к другой, попивал, иногда запойно. А ещё он приглашал меня причастить его старенькую маму, та в 1941-ом, когда немцы пробились к самой Москве, служила в подразделении противовоздушной обороны, запускала в небо аэростаты. Она мне рассказывала:
[ Свернуть ]
- Помню, было очень холодно, и ещё запомнилось неистребимое чувство голода. Мы, совсем молоденькие девчонки, сколько мне тогда было, неполных восемнадцать? Идём по ночным улицам столицы, на плече тяжёлая винтовка, а в руках у нас тросы, на которых удерживался аэростат. Ты идёшь, а сама от усталости засыпаешь, порой ногами отрываясь от земли и повисая в воздухе. И что удивительно, за это мгновение во сне успеваешь увидеть всех, кто тебе дорог, живыми и весёлыми, даже тех, на кого уже успели придти похоронки. Так вот, звонит мне этот Виктор и говорит совершенно спокойно: - Всё, бать, надоело. Жить так надоело. Решил с собой покончить. Не знаю почему, как-то само собой получилось, меня же этому никто не учил, но я ответил, и тоже без всякого волнения: - Что же, Витя, рад за тебя. Наконец я услышал настоящего мужчину. Кстати, как ты собираешься это сделать? Собеседник замолчал. Видимо, мой ответ его несколько обескуражил. Наверно он рассчитывал, что я стану его отговаривать от «неразумного шага», а я получается напротив, «одобрил». - Не знаю ещё, может, повешусь, - предположил Виктор, - или застрелюсь. - Ну, это, конечно, не оригинально, хотя в наших условиях наиболее подходяще. Только, Виктор, мой тебе совет. Будешь вешаться, сходи сперва в туалет, а то потом, ну, ты сам понимаешь. Кто тебя будет отмывать? Так и положат. Кандидат в самоубийцы молчит, я продолжаю: - А если надумаешь стреляться, то стрелять можно, во-первых, в сердце, но при волнении бывают промахиваются, а нам этот вариант не подходит. Ты мужик серьёзный, тебе нужно чтобы наверняка. Так что давай, парень, суй пушку в рот. Правда, в таком случае от башки у тебя ничего не останется, будешь лежать в гробу как всадник без головы. Хотя она тебе уже и не понадобится. Пить-то ты в неё уже все одно не будешь. Молчит. Ладно, продолжаю: - Ещё, Вить, ты подумай о тех, кто останется, им же потом из-за тебя всю квартиру драить. Так что лучше всего иди куда-нибудь в лес и там интеллигентно удавись. Жил у нас, кстати, в поселке один картёжник, всё на деньги играл. Он ещё с моей соседкой сошёлся. Не смог вовремя долг отдать, к нему приехали припугнули, он со страху и повесился. У неё в доме на кухне, прямо на дверном косяке. Так эта женщина мне потом сказала: «Не мужик, а дрянь. Только о себе и думал. Хочешь вешаться? Иди в лес, там деревьев полно, а так, только ребенка напугал». Я эту историю Виктору по телефону пересказал, и чувствую, он кипятиться начинает: - Тебя послушаешь, так ты будто и ждешь, чтобы я удавился! - Конечно, Вить, мне тогда и отпевать тебя не придется, хоть за это спасибо. - Нет, батюшка! Неправильно ты себя ведешь, - поучает мой собеседник, - ты должен меня отговаривать, а вижу, ты как будто бы и за. Так вот, слушай сюда! Не дождётесь! Я передумал, и вы меня в гробу без башки не увидите! - крикнул пьяный человек и в сердцах бросил трубку. Ну, вот, и слава Богу, этого отговорил. Сколько у меня было таких звонков, кто считал? А сколько их мне так и не позвонило. Практически каждый год в посёлке случается беда, кто-нибудь, чаще всего это молодой мужчина, сводит счёты с жизнью. А попросту говоря, совершает самоубийство.
Снова у меня на телефоне раздаётся звонок и прерываемый рыданиями женский голос пытается рассказать о своем горе. - Батюшка, сыночек, мой единственный сыночек покончил с собой. Что делать?! Потом я встречаюсь с родителями. Во время встречи отец, как правило, стоит и, опустив голову вниз, смотрит себе под ноги, а мать, льнёт к священнику, словно к соломинке. Припадёт к тебе, уткнётся головой в грудь и плачет. Господи помилуй, как же они страшно плачут. Это не то, чтобы крик, а точно всхлипывает и подвывает маленькая обижаемая всеми собачонка. А ты ничего не можешь сделать, главное, ты не можешь о нём молиться, и утешить никак не можешь. Можешь только гладить её по плечу и плакать вместе с человеком.
Потом самоубийцу хоронят, и в храме появляется новая прихожанка, которая приходит на все службы, потому, что молитва единственное средство, чтобы не сойти ей с ума. Она не может, подобно мужу, уйти в запой, она уходит в молитву. Чёрная одежда - это теперь её одежда на многие месяцы. Она часто исповедуется, винит себя во всем, что произошло с её сыночком. Приходится постоянно уже от неё отгонять мысль отправиться вслед за сыном. Эта борьба с переменным успехом длится месяцев семь - восемь. Потом женщина появляется реже. Проходит ещё несколько месяцев, мать приходит в себя, вновь начинает здраво рассуждать, её жизни больше ничего не угрожает. И она уходит из храма, обыкновенно навсегда. Но я никого не осуждаю. Ведь это невыносимо тяжело не иметь возможности отпеть ушедшего, и помолиться о нём наравне со всеми остальными. Был у меня знакомый учитель, преподавал детям в школе историю. Невысокий, худощавый всегда в костюме синего цвета. Мужчина - учитель в нашей школе явление редкое, потому Сергея Александровича знал весь поселок. В перестроечные годы, когда бюджетникам вдруг перестали платить жалование, учителям стало не до детей, они опустили планку требовательности, и в первую очередь к самим себе. Я даже слышал о случаях, когда учителя распивали вместе с учениками старших классов. Не знаю, может, болтают, но Сергей Александрович, действительно, оседлав зеленого змия, постепенно, но неуклонно уносился в яму. Поначалу его пытались усовестить, объявляли выговора. А потом и вовсе уволили за систематическое пьянство. Он пытался ещё где-то работать, но потом смирился, и занялся рытьём могил, что, в конце концов, всё только и усугубило. Как-то он повстречался мне трезвым, я и предложил, Сергей Александрович, вы походили бы к нам на службы. Господь милостив, может, и вы избавитесь от пагубной привычки. Есть же такие примеры. По-моему он даже рассердился. Что ты, батюшка, меня же весь поселок знает, я хоть и бывший, но учитель. И стыдно, мол ему, грамотному человеку, вместе с тёмными старухами лоб об церковный пол расшибать. Он хоть и выпивает, а всё-таки, человек с высшим образованием, интеллигент. Нет так нет, время шло, и однажды по весне, когда днем уже пригревает солнышко и на улице появляются лужицы, что потом снова замерзают по ночам, мы обнаружили Сергея Александровича, лежащим в снегу возле одной такой лужи, аккурат напротив храма. А надо сказать, что церковь от самого посёлка, там где проживает основная масса наших прихожан, отстоит километра на полтора. И если кто-нибудь к нам заходит, значит, он к нам специально и направляется. Я ещё подумал, зачем-то он пришёл. Прежде никогда не заходил, а теперь вот, лежит перед калиткой. А что если, всё-таки, бывший учитель надумал помолиться? Трясу его за плечо, пытаюсь поднять. Бесполезно. Человек оседает, точно у него совсем нет внутреннего основания, и он вновь бесформенным мешком укладывается на землю. В ответ на все мои вопросы учитель только и делал что мычал, не в состоянии сказать что либо вразумительное. Пьян, как обычно, но жаль мужика, что он будет лежать на мокром снегу? Вышел я на дорогу, поймал проезжавшую мимо машину и упросил знакомого водителя завести бедолагу в поселок. Каково же было моё удивление, когда несколько часов спустя я вдруг нос к носу столкнулся всё с тем же Сергеем Александровичем, который в тот момент нетвёрдым шагом выходил из-за алтаря. Преодолев порядочное расстояние, он вновь вернулся к нам. Зачем? Что его сюда влечёт? Почему лежать ему нужно именно у нас? Пока я так размышлял, историк сполз, держась за стену, и улегся рядом на мокрую отмостку. Вот ведь, прибила нелёгкая. Опять он пьян точно и не было тех нескольких часов, что прошли от времени его первого появления у нас перед калиткой. Что делать? Милицию не дозовешься, вытрезвители не работают. Вновь думай как переправить учителя в посёлок, всё-таки полтора километра, пешком он такой не дойдет. Ловлю машину, теперь уже фургончик. Вместе с шофёром грузим в него несчастного Сергея Александровича, и уже за денежки отправляем домой. Зато можно спокойно готовиться к вечерне. Представьте моё уже не только удивление, но и возмущение, когда, вечером придя в церковь, я вновь обнаружил всё того же Сергея Александровича, мирно спящим на дорожке, ведущей в храм. Да что же тебе так наша земля приглянулась, мил человек? Ну, лежал бы сейчас где-нибудь в посёлке, там и места много и тёплых подъездов полно, и тех же лавочек, так нет же, всё к нам. Оттащили мы его с бабушками на деревянное крылечко дома, что через дорогу напротив. Снова нам забота, да ещё перед самой службой. И вновь знакомые ребята выручили. Я их уже умоляю: - Привяжите его там к какому-нибудь дереву, что ли, замучил он нас. Ребята посмеялись и обещали помочь. На следующий день, раненько утречком я спешил в храм на литургию. Ночью зима с лихвой возвращала отвоёванные весной позиции, лужи замерзли, и лёд привычно хрустел под ногами. Наш огромный белый храм стоит на возвышенности, величественно выплывая из-за речки навстречу идущему. Как всегда восхищаюсь его красотой. Вот я уже приближаюсь к калитке, и вдруг вижу всё того же учителя, лежащего в луже, с головой, вмёрзшей волосами в лёд, и с неестественно вывернутой вверх окоченевшей рукой. Не Сергей Александрович, а чисто убитый немец из ожившей военной кинохроники боёв под Москвой в декабре 41-го года. Долго для нас оставалось загадкой, что же в тот злополучный день так тянуло к нам покойного. И только по лету, разбирая штабеля старых досок, мы обнаружили его схрон, в котором стояли ещё непочатыми две бутылки палёной водки. Копали ребята могилку, а рассчитались с копачами натурой, тогда, видать, и спрятал учитель свою долю у нас за храмом. Так и отдал Богу душу наш Сергей Александрович, бывший педагог и интеллигент. Много воды утекло с тех пор. Ушла из жизни мама Виктора, ветеран – фронтовик, награждённая медалью «За оборону Москвы». Виктор с очередной сожительницей продолжал бывать у нас на службах. На удивление он очень тосковал по маме. Такой большой пьющий человек, а придёт в церковь, и не скрываясь плачет. Помню, как отпевал уже его самого, а он лежал в гробу всё в том же коричневом пиджаке с серебряным значком ГТО. Отпеваю, а в голову лезет, зачем этот значок, к чему он готов? Все эти годы несчастный Сергей Александрович не выходил у меня из головы. Сколько раз себя убеждал, не виноват я в его смерти. На самом деле, мы же трижды отправляли его домой. Трижды! Но как вспомню эту руку, торчащую к небу из ледяной лужи, не по себе становится, и вновь накатывает чувство вины. На радоницу всякий раз дойду до его могилки и прошу прощения. Не уберёг я тебя, Сергей Александрович. Однажды, это уже в наши дни, попросили меня причастить старушку. Пока читал молитвы обратил внимание на старинные массивные оклады. В XIX веке иконы в таких окладах украшали стены многих зажиточных домов. Но в окладах вместо соответствующих им икон виднелись простенькие бумажные иконочки, вырезанные большей частью из отслуживших свой век старых настенных календарей. Хозяин, проследив за моим взглядом, сказал: - Когда-то на месте этих репродукций находились замечательные старинные образа, в прекрасной сохранности. Они нам достались в наследство ещё от прадедов. - Где же иконы, почему их нет? - Украли. Жил у нас в соседях один человек, звали его Кривошеев Сергей Александрович. Ты его должен помнить, бывший учитель. Одно время он сильно выпивал, и жена от него ушла. Так моя супруга покойница пожалела несчастненького и приглашала его к нам по-соседски. Когда обедом покормит, иной раз подошьёт что, постирает. Он к нам словно к себе домой ходил. Вот иконы и выследил. А тут у нас у самих беда. Жена моя вдруг заболела, месяц всего один болями помучилась и померла, царство ей небесное. И мы с пятилетним сыночком остались одни. Беда, как известно, одна не ходит, началась перестройка. На заводе перестали платить. Привёз я тогда из деревни мешок муки, на нём мы с малышом с полгода и просидели. Сергей Александрович видать, ситуацией воспользовался и сделал дубликат ключей от моих замков. И белым днём пока я был на работе, он с двумя дружками, такими же алкоголиками, обчистил квартиру. И ладно если бы только иконы, они всю детскую одежонку с собой унесли. - Батюшка, поверишь, всю! Вот только что на нём в тот день было, когда я его в сад отводил, то и осталось. И свидетели нашлись. Бабушки, что возле дома на лавочке сидели. Они их ещё спрашивают: «Ты чтой-то, Александрович, переезжать куда надумал»? А он им: «Ага», - отвечает, переезжаю, мол. Бабушки мне и на сообщников указали. Ходил в милицию, только никто за меня не заступился. Поплакал от бессилия и обиды, а потом ладно, говорю, Бог вам судья, ребята. Только однажды я всё-таки не удержался и спросил его: - Александрович, ответь мне на один единственный вопрос, чему ты после всего этого детей учить собираешься? И ещё, что я скажу моему мальчику, ведь он уже успел тебя полюбить? В тот год пропал один из воров, точно в воду канул. Родные обыскались, а его нет и нет. Куда человек подевался, не мог же он в воздухе раствориться, правда? Второго года через три - четыре нашли мёртвым по дороге на дачу. В ручье утонул. Голова оказалась в воде, а всем туловищем остался лежать на дороге. Как можно было так утонуть?! Милиция ко мне тогда зачастила, да только нету на мне вины. Дольше всех продержался Сергей Александрович. К тому времени он совсем спился, а мне его по старой памяти жалко. В подъезде валяется, сунешь ему хлеба кусок и дальше идёшь. А как-то по весне, уж не помню в каком году, он в луже ночью замёрз. Прямо напротив твоего храма. Да ты наверно об этом помнишь. Не видел, но говорят, будто одна рука у него застыла и всё вверх на небо указывала. Хотя, если так разобраться, неплохой по сути был человек, и учитель знающий, а вот ведь как жизнь сложилась. Водка, будь она неладна. После этого разговора опять я мыслями окунулся в то время, и почему-то снова вспомнился покойный Виктор. На самом деле, почему он тогда так плакал? Мамка-то его совсем старенькая была, по таким, как правило, не плачут. Я и после замечал, зайдёт в храм человек со стороны, совсем незнакомый и вдруг как зарыдает. А тут недавно утром после крещения, уже собираюсь уходить. В храме никого, на хорах играет магнитофон, тихое пение литургии. Заходят двое, молодой человек лет двадцати и его мама. Юноша накануне узнал о смерти одноклассницы. Шли они с мамой мимо храма, и та предложила зайти поставить свечку за упокой её души. Зашли, тишина, запах мёда, свечи горят и тихое церковное пение наверху. И у него сами собой потекли слёзы. Текут, скатываются по носу и капают на пол, я не видел, чтобы парень так плакал. Прошли к ящику и взялись писать записочки. Пишет, вспоминает кого бы ещё записать, а слёзы не прекращаются, так с носа и капают. Потом взял свечек по количеству подсвечников, пошёл ставить, а я со стороны украдкой рассматривал его лицо. Порой оно кривилось в плаче, словно у маленького ребёнка. Тогда я подошёл к нему и спросил, может, ему какая-то помощь нужна. - Нет-нет, - ответил молодой человек,- со мной всё в порядке, просто, зашёл и почему-то хочется плакать, и чем больше плачу, тем светлее становится у меня на душе. Виктор и после того звонка о храме не забывал, может потому по-людски и в вечность ушёл, а Сергей Александрович не смог. Может и хотел покаяться, ко входу-то подошёл, а дальше водка не пустила. Мы люди такие, во всём нам хочется разобраться, упростить и подвести под единый знаменатель. А не всё так просто. В те самые годы, когда ещё был жив Виктор, видел я у нас в храме одного человека. На тот момент он только-только вернулся с войны и людей воспринимал лишь в соответствии с их воинскими званиями. Ко мне подходит и спрашивает: - В армии служил? А кто по званию? Слушай, капитан, вот ты мне скажи, почему я некрещёный здоровый мужик прихожу сюда в церковь и начинаю плакать? Пытался я ему и как капитан, и как священник рассказать о душе и о благодати. В ответ он кивнёт головой, и снова: - Это понятно, а плачу-то я почему? Через несколько дней я узнал, что тот мой собеседник, будучи трезвым и в совершенном уме, зарезал человека. Он давно уже вынашивал мысль о мести, и наконец убил. Сам сдался властям и сел на двухзначный срок. Отсидел от звонка до звонка и снова пришёл. Дождался меня и говорит: - Я там на зоне Библию несколько раз прочитал. Хочу покаяться и креститься. Я ему: - У вас же там наверняка свой храм был, что же не покрестился? - Храм был, но плакал я только здесь. И весь срок представлял, как освобождаюсь и снова возвращаюсь сюда. Он каялся, а потом я его крестил на том самом месте, где много лет назад отпевал убитого им человека. Помню, один старый протоиерей говорил нам, тогда ещё молодым священникам, если пришёл человек в церковь и хочет покаяться, значит, Господь его уже простил, иначе бы он просто не дошёл. Господь простил, и ты прощай. Вот и получается, убийца через столько лет вернулся туда, где однажды почувствовал что-то такое, от чего заплакал точно ребёнок. Покаялся и его простили, а учителя, предавшего мальчика сироту, не простили. Что же, с предателей спрос особый? Может это из-за возраста, не знаю. Раньше услышишь, вспоминают о битве под Москвой, и сразу представляются чёрно- белые кадры, знаменитый парад на Красной площади, и бескрайние снежные поля, усеянные телами погибших солдат. А теперь всё чаще вижу девочку, почти подростка, измученную голодом и войной. В военной форме с тяжёлой винтовкой на плече, она плывёт по воздуху, уцепившись за верёвку от аэростата. Под ней война, кровь, смерть, а она, точно сошедшая с полотен Шагала, парит высоко-высоко в небе и улыбается во сне.
"Для христианина огромная отрада сознавать, что в недрах Святой Троицы бьется человеческое сердце!" Владимир Николаевич Лосский
-
Bubo
- ГЛАВНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ
-
Автор темы
Bubo » 14 мар 2013, 10:28
Когда деревья станут большими.«Бывает старость величественная, бывает гадкая, бывает жалкая старость. Бывает гадкая и величественная вместе». Л.Н. Толстой «Холстомер» Давно, ещё в юности прочитал в романе какого-то немецкого автора: «Дверь открылась, и в комнату вошёл старик лет пятидесяти». Я верил романисту, но «пятьдесят» тогда звучало для меня так же отвлечённо как и «сто пятьдесят». «Старик лет пятидесяти», теперь это про меня. Раньше всё ломал голову, вот молодые лейтенанты, оканчивают военное училище и разъезжаются по гарнизонам. Через два года они уже старшие лейтенанты, ещё через три – капитаны. У нас в части достаточно часто попадались на глаза майоры и даже подполковники, а вот полковники встречались уже значительно реже. И думаешь, где остальные некогда бравые молодые лейтенанты, те, кому не довелось стать полковниками? Во время войны понятно, но в мирные-то годы, куда они подевались? Неужели так много неудачников? Поднимаюсь в метро по эскалатору, по привычке смотрю в лица наплывающей на меня толпы, и вдруг понимаю, что таких как я, «стариков лет пятидесяти», почти уже нет. И я испугался, захотелось крикнуть, ровесники, дорогие мои, где же вы? Неужто кроме «полковников» никого не осталось?
[ Свернуть ]
Скрытый текст. Необходимо зарегистрироваться.
"Для христианина огромная отрада сознавать, что в недрах Святой Троицы бьется человеческое сердце!" Владимир Николаевич Лосский
-
Bubo
- ГЛАВНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ
-
Автор темы
- За это сообщение пользователю Bubo "Спасибо" сказали: Пламень
Bubo » 06 июн 2013, 14:54
Дорога на небеса По традиции на праздник Пасхи во всех наших храмах отверзаются царские врата, и в течение всей светлой седмицы так и остаются стоять открытыми. Православное богослужение глубоко символично. Понятно, что и в том как мы поступаем с вратами, тоже кроется какая-то символика. Господь воскрес, и ад побеждён. Рай открылся, человеку остаётся только в него войти. Открытые царские врата – призыв, обращённый к человечеству следовать за Христом. Как известно, душа по природе христианка, и рвётся на небеса. Человек входит в церковь и видит, что врата, которые обычно закрыты и открываются только во время службы и лишь на малое время, широко распахнуты. Конечно, ему любопытно заглянуть в открытое пространство алтаря и рассмотреть то, что в нём находится. Сам помню, священник, а только он один из всех молящихся имеет право пройти царскими вратами, казался мне существом неземным, может из-за этого и казался. Я думал, вот стоит только войти в манящее пространство алтаря, и ты станешь причастником чего-то такого необычного и сверхъестественного, чего не знает и никогда не достигнет тот, кто молится в самом храме. Только в алтарь просто так не войдёшь.
[ Свернуть ]
И вот заходишь в храм и обнаруживаешь, что вожделенные врата нараспашку. Но ты человек, воспитанный в мире условностей. Врождённая робость и соблюдение множества табу не позволят тебе ринуться напрямую в открытые двери. Другое дело, если ты пришёл выпивши, тогда все запреты отходят на второй план и душа, в соответствии с крылатой фразой «дверям закрытым грош цена», смело отправляется к цели. В светлую седмицу такие решительные души и доставляют нам основное беспокойство. Потому, оставляя двери открытыми, мы сразу после службы начинаем устанавливать перед ними баррикады. Мало того что стол с артосами подвигаем, так ещё и по углам что-то придумываем, вазы с цветами ставим, ленточки вяжем. А началось всё после того, как в алтарь прорвался один из отдыхающих соседнего с нами санатория. На Пасху уже после ночной литургии прихожу в церковь служить молебен, и мне показывают на мужчину, что охватив голову руками, скромно сидит на лавочке в углу. Подхожу, сажусь рядом. И сразу чувствую запах перегара. - Что-то случилось? Тот поднимает на меня мутные глаза, видит рясу, крест и начинает плакать. - Я не знал! Я ничего не знал, честное слово! Пожалейте меня, пожалуйста. У меня ведь семья, жена, двое детей. Я не хочу быть монахом! – выкрикнул человек и заплакал уже громко в голос. - Монахом?! Почему монахом? Вас что, кто-то заставляет? Ничего не понимаю. - Я прошёл в открытые царские врата, и ваши бабушки сказали, что теперь я проклят, потеряю семью и должен идти в монахи. - Что за дикость? Какое проклятие? - Батюшка, - к нам подошла дежурная по храму, - этот человек зачем-то пошёл в алтарь. Мы его предупреждали, и столик с артосами перед вратами поставили, и ещё две вазы с цветами по углам. Только отвлеклись, всего на минутку, а он всё равно зашёл. - Зачем вы это сделали? - Так ведь открыто же было. Моё детство прошло среди католиков, я часто бывал в костёлах. Как известно, в католических храмах совершенно отсутствует иконостас, отделяющий алтарь от остального пространства. Посмотришь, множество наших туристов из России разгуливают по храму, а рядом никого, даже дежурных нет. Казалось бы, иди себе куда душа пожелает, так ведь нет, в алтарь никто не рвётся. Или запретный плод слаще? Помню, как мой настоятель с удивлением рассматривал отпечаток, оставшийся от поцелуя на одном из образов иконостаса. На почитаемой иконе Пресвятой Богородицы, написанной в середине XIX века афонскими иконописцами, на самом видном месте красовался яркий лиловый круг от губной помады. - Ты глянь, - подозвал он меня к себе, - какой огромный рот. Я к этому отпечатку всё пытаюсь примериться. Так чтобы совпало, пришлось рот открывать. Такое впечатление, что человек икону не целовал, а пытался её укусить. Потом он проверил состояние металлического ограждения, установленного так, чтобы люди на солею, это такое возвышение перед иконостасом, не забирались. Иконы в иконостасе обычно ничем не защищаются, потому чтобы не повредить к ним запрещено прикасаться. - Надо же, на солею забралась. Ограда-то высокая, это всё равно что через забор перелазить. – Он махнул рукой. - Ничем людей не остановишь. Однажды на какой-то праздник служим всенощное бдение. Отцов собралось, человек шесть наверно. Вышли из алтаря на полиелей и стоим со свечами в руках напротив друг друга. А лето, входные двери в храм тоже нараспашку. Так что с улицы посмотришь и увидишь как горят лампадки на семисвечнике за престолом. Стоим, значит, молимся. Вдруг в церковь входит человек. Не останавливаясь, он широко и быстро шагает по направлению к алтарю. Обычно, если в храм заходишь, то делаешь это тихо, степенно. Никому не мешая перекрестишься, поклонишься на три стороны и так же тихо проходишь внутрь. Но этот человек очень спешил, и я подозреваю, что в ту минуту не отдавал отчёта в том что делал. Он прошёл между нами шестью, стоящими со свечами и ещё через секунду оказался прямо перед открытыми царскими вратами. Никто и подумать не мог, что может произойти что-то подобное. Никто из нас не успел ни отреагировать, ни даже просто закричать и этим привести вошедшего в чувство. А он двигался, скорее всего, находясь под действием наркотиков. В то время героин в нашем городке был самым ходовым товаром. Представьте наше состояние, сейчас пришелец царскими вратами войдёт в алтарь, а мы, побросав свечи, бросимся его ловить. Понятно, служба будет сорвана, и по городу пойдёт гулять ещё один анекдот на церковную тему. Ситуацию спас наш старенький диакон отец Василий, который в это время стоял сбоку от врат и готовился произнести очередное прошение. Несмотря на свои восемьдесят лет батюшка молниеносно оценил обстановку. Перехватив нарушителя уже перед самим иконостасом, он повис у него на руке, тем самым создав вокруг себя ось вращения. Бедолага развернулся на сто восемьдесят градусов и, не сбавляя темпа, продолжил движение, но уже на выход. Только тогда я увидел его глаза. Две чёрные дырки, горящие безумием. Он снова прошёл между нами и вышел из храма вон. Зачем он приходил, кто погнал его в алтарь? А бывает случаются просто анекдотические ситуации. Мне знакомый батюшка рассказывал. Его назначили настоятелем в один из только что восстановленных сельских храмов. Основную часть расходов на восстановление взяла на себя староста храма, пожилая уже женщина, местная предпринимательница. Она ездила договариваться о стройматериалах, решала, какие в церкви будут иконы, она же и оплатила работу по написанию иконостаса. - Представляешь, я столкнулся там с чем-то запредельным. Не знаешь, плакать тут или смеяться. Эта староста, честь ей и хвала за то, что она сделала, принялась конкурировать со священником. Однажды служим литургию, я открываю врата и стою лицом к престолу. Смотрю, рядом со мной у престола стоит моя староста. Спрашиваю её: - Как вы сюда вошли?! - Как, как? - и смотрит на меня презрительно как на идиота, - Через врата, понятно. - Никто кроме служащего священника не имеет право ими входить! - Ага, сейчас! Да я сама вот этими самыми руками строгала эти врата, а теперь не могу ими войти?! А ты, халявщик, пришёл на всё готовенькое и имеешь право?! Не дождёшься, вдвоём будем ходить. Пришлось ехать к владыке. И только после того как старосту предупредили, что если она не угомонится, то священника у них заберут, женщина успокоилась и прекратила рваться в алтарь.
Однажды, ещё задолго до моего рукоположения наш настоятель попросил меня сопроводить батюшку на требы. Уже смеркалось, а он отправлялся в неспокойный район. После того как мы уже возвращались, он вдруг сказал: - Наверно ты хочешь стать священнико?. Понимаю, служить в алтаре, стоять у престола. На самом деле – это очень высокое служение. Я тоже когда-то мечтал попасть в алтарь, думал, вот место где дышит Бог. Но сперва мой духовник поставил меня на клирос. Раньше мне казалось, на клиросе поют не люди, но ангелы, и встав на место рядом с алтарём, хочешь - не хочешь, становишься лучше. Но время шло, и я убедился, клиросные вовсе не святые, и даже больше. Через год меня рукоположили в диакона, потом я стал священником. Моя мечта исполнилась, я вошёл в алтарь. И ничего, понимаешь, ничего! Я не стал лучше, наоборот. Страсти, которые я считал уже побеждёнными, пробудились, и если раньше они были вот, не выше этого кустика, то сейчас они превратились в огромные неохватные деревья. Моя прежняя уверенность в победе теперь кажется мне смешной. Запомни, в алтаре борьба только начинается. И если думаешь стать священником, готовься к этой войне. Со времени того разговора прошло лет двадцать, а я всё вспоминаю того батюшку и его мудрое предостережение.
Иногда думаешь, почему так бывает, слушает человек о Христе, даже Евангелие читает, а так чтобы по-настоящему в церковь придти, не приходит. Вон, сколько замечательных христианских книжек печатается, какие проповедники по телевизору выступают, а у многих всё это как-то мимо ушей проходит. Сейчас вспоминаю, как с учительницей во главе мы всем классом ходили смотреть антицерковные фильмы, после которых я почему-то всё больше укреплялся в желании докопаться до истины. А искать приходилось в справочниках для атеистов, других источников не было. Когда впервые вместо «Забавной библии» Лео Таксиля я держал в руках обрывок подлинного Евангелия от Матфея с дореволюционными «ятями» и читал его Нагорную проповедь, то плакал от непонятных нахлынувших на меня чувств. Я не понимал смысла того что читал, и всё равно плакал. Через двенадцать лет после того случая я крестился. В какой-то американской брошюрке прочитал как один человек пришёл домой и увидел на своём башмаке прилипший листок от Евангелия, прочитал его и уверовал. Со стороны, совершенно невозможная глупая история, а себя вспоминаю и верю что и такое может быть.
К нам на Радоницу народ откуда только не приезжает. В этом году отслужили литургию и отправились молиться на могилки. Обошли всё кладбище, и пришли к месту, где похоронена мама одной моей хорошей знакомой, сама она живёт в Москве. - Как странно, - говорит – мама у меня родилась в Архангельске, а папа – местный. Мама мечтала быть похороненной у себя на севере, а папа - здесь под Москвой, а оказалось. Мама, вот она, а папа лежит в Архангельске. - Парадокс. - Вся наша жизнь состоит из парадоксов. Хочешь, историю одну расскажу? - Парадоксальную? - Разумеется. Начинается она ещё в советские годы, когда к нам в столицу на учёбу приехал молодой и очень симпатичный иракец. Мало того, что симпатичный, он принадлежал к весьма зажиточной семье. Так его дядя занимал очень высокий пост в правительстве страны, а тётя имела свой собственный торговый центр в Дамаске. Молодой человек познакомился с русской девушкой, москвичкой и, заканчивая институт, сделал ей предложение. Со временем у них родились две девочки погодки с огромными карими глазами как у отца и белой кожей как у мамы. Отец девочек всю жизнь считал себя мусульманином, хотя и не очень ревностным, правда, это не мешало ему оставаться человеком глубоко порядочным. Потому он учил своих детей не столько основам веры, сколько основам нравственности. Мама, полностью соответствуя определению «человек советский», вопросами веры не интересовалась совершенно и больше беспокоилась о земном. По окончанию института отец перешёл на дипломатическую работу, и семья отправилась кочевать по миру, всё больше по странам Ближнего Востока. Поскольку воспитанием девочек занималась мама, то она и настояла на том, чтобы дети учились в русской школе при посольстве России. Так было и в Сирии, куда они попали, когда девушки уже учились в девятом классе. Несмотря на разницу в возрасте они ходили в один класс. И вот однажды в школе во время перерыва они услышали непонятную странную музыку. Какой-то тихий голос под гитару пел о чём-то таком, что заставило сестёр остановиться и прислушаться. Они стояли как очарованные и не понимали что с ними происходит. Магнитофон стоял на преподавательском столе и принадлежал учительнице биологии. - Мария Ивановна, кто это поёт? И о чём он поёт? - Это песни иеромонаха Романа. О чём поёт? О Христе. - А что значит «иеромонаха» и что такое «Христос»? - Христос? Как бы это вам сказать? Мария Ивановна, женщина умная, прекрасно понимала, что преподаёт она в Сирии, где мусульман большинство. И что детям их христианских семей значительно безопаснее рассказывать о том, кто такой Аллах, чем девочкам мусульманкам про Христа. Но когда те стали её умолять дать им послушать песни отца Романа, она не смогла отказать. - Мы с сестрой слушали эти песни тайком, что говорится, фактически под одеялом, – вспоминают они сегодня. Очень часто мы не понимали о чём поёт этот голос. Пытались додумывать смысл непонятных слов. Со временем узнали, что у Христа была мама, и её звали Мария. Однажды они решили пойти попрощаться с одноклассницей из Болгарии, её родители переезжали к новому месту службы. Как обычно при переездах, всюду в комнатах высились кучи ящиков с уложенными в них вещами. Окна без штор, голые стены, и только одна маленькая цветная картинка, воткнутая между обоями, останавливала на себе взгляд. - Кто это? – спросила одна из девушек, показывая на картинку, - какая-то женщина с ребёнком. - Это младенец Христос и его Мама. - Правда? Это Его Мама? Вы уезжаете, а не могли бы вы подарить нам эту картинку? - Договорились, только давайте так, вы помогаете нам грузить вещи, а мы оставляем вам эту картинку. Они до сих пор вспоминают как полдня перетаскивали тяжеленные ящики и даже пытались двигать большой диван. Но это не главное, теперь у них была картинка с изображением Мамы того самого Христа, о котором пел проникновенный голос человека по имени иеромонах Роман. Открытка стала частью той таинственной жизни, с которой сёстры соприкасались исключительно поздно вечером, уже перед тем как ложиться спать. Учёба в школе подходила к концу, и на семейном совете было решено отправляться девушкам в Москву учиться в архитектурном институте. Закончив институт они должны были возвращаться в Ирак, на родину отца. Там уже подрастали их женихи, двоюродные братья, дети того самого дяди министра. Конечно, студенты МАРХИ не могли не обратить внимания на двух русских красавиц с яркой примесью восточной крови. Но все ухаживания оказывались тщетными, девушек интересовало другое. Оставшись без родительского ежедневного контроля, первым делом они отправились в церковь. Сперва просто приходили на службы в полюбившийся им храм, потом, познакомившись со священником, попросили подготовить их к крещению. Батюшка, с которым Господь свёл сестёр, поначалу очень удивлялся необычному звучанию их иракских имён, а потом принялся готовить студенток к таинству. Так через месяц наша Церковь приросла ещё двумя христианками с такими многообещающими именами, Вера и Надежда. Я не в курсе, закончили они МАРХИ или нет, знаю что через несколько лет девушки тайком от родителей ушли в один из подмосковных женских монастырей. Но чтобы найти место, которое действительно принадлежит тебе и только тебе, его приходится искать. Так вышло, что через какое-то время сёстры с несколькими другими послушницами оказались где-то в Нижегородской области в какой-то забытой Богом деревне с несколькими ещё чудом сохранившимися в ней бабушками. Наступила осень, не за горами и зима. И бабушки совершают открытие, монашки, поселившиеся в их деревне, не имеют понятия как делаются заготовки на зиму. Они, бывшие жительницы городов, были уверены, что булки хлеба сами по себе вырастают на хлебных деревьях. Сердобольные старушки натащили им овощей, показали как нужно рубить и заквашивать капусту, как солятся грибы, кабачки и помидоры, где хранится картошка. Помогли утеплить дом и заготовить дров на зиму. «Если бы не эти добрые женщины, то неизвестно, как бы мы пережили ту зиму», вспоминала одна из сестёр. А потом им рассказали об отце Феодосии и монастыре, в котором он игумен. Услышав знакомое имя, я переспросил: - Это о нашем отце Феодосии? - Да, батюшка, моём старинном духовнике. И ты знаешь, что отец Феодосий молится о тебе и давным-давно ждёт в гости. - Прости, вся эта повседневная суета… - Ладно, слушай дальше. Сёстры приехали к отцу Феодосию и стали проситься к нему в монастырь. И тогда он поставил им условие. Если они целый год проживут в той глухой деревушке в Нижегородской области, то по окончанию срока они имеют право приехать. - Они выдержали? - Да, иначе как бы я узнала об этой истории двух девочек, проведших всю свою юность на Востоке среди мусульман, а само слово «Христос», услышали когда уже учились в старших классах. В них столько энергии, они везде успевают, и шьют, и вышивают, и реставрируют старые иконы, в монастырь приходят замечательные иконы. И глаза, самое удивительное в них – это глаза, они так и светятся счастьем. И ещё одно событие произошло незадолго до Пасхи. В монастырь по приглашению архимандрита Феодосия приезжал отец наших Веры и Надежды. Принимали его по высшему разряду, показали монастырь, познакомили с насельниками. Потом он еще долго разговаривал с дочерьми и отцом наместником. Уезжая отец примирился со своими девочками, и прощаясь сказал отцу Феодосию: - Теперь, благодаря знакомству с вами, я спокоен за будущее моих дочерей.
Такая вот история, батюшка. Отец Феодосий, зная, что я собираюсь сюда на Радоницу, снова зовёт тебя в гости. Конечно, путь не близкий, но уверяю, ты не пожалеешь. Сколько лет я мечтаю съездить к батюшке в монастырь. Хочется побывать в великолепном храме, возрождённом отцом Феодосием, помолиться среди отреставрированных икон XIV и XV веков. А какие у них, говорят, плащаницы, расшитые натуральным жемчугом. Только такая же красота имеется и в наших местах, и чтобы всё это видеть нет нужды уезжать далеко от дома. Но теперь мне рассказали о драгоценности, которую ещё нужно поискать. Это глаза, горящие радостью счастливые глаза, спасающихся человеков. За свою жизнь я видел множество глаз, вдумчивых и печальных, грустных, пустых, самых разных. Но счастливых, я почти не встречал. Только один раз в Черногории в женском монастыре Рустово. Я тогда спросил инокиню, совсем ещё молодую девушку: - Трудно быть монахом? На что услышал в ответ: - Что вы! Быть монахом – это радость! И улыбнулась. Знаете, ради такой улыбки и таких глаз стоило лететь в Черногорию. И вот теперь это куда ближе, совсем рядом с нами. Пока они горят, стоит ехать. Счастливые глаза – это такая редкость.
"Для христианина огромная отрада сознавать, что в недрах Святой Троицы бьется человеческое сердце!" Владимир Николаевич Лосский
-
Bubo
- ГЛАВНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ
-
Автор темы
Bubo » 15 июл 2013, 18:06
Тётя ГаляСтроить дом — дело серьёзное и ответственное, сколько всего нужно учесть и просчитать, а тут часовня в честь святителя Луки, исповедника и врача. Да не где-нибудь, а в самом центре нашего, пускай и небольшого, но всё-таки городка. Мы с моим старым приятелем, а заодно и сантехником, сидим на лавочке что у меня перед подъездом и решаем как станем проводить отопление в новую часовенку. И так увлеклись, что не заметили, как на лавочку рядом с нами опустилась незнакомая женщина неопределённого возраста.
[ Свернуть ]
Почему неопределённого? Потому что у людей пьющих невозможно определить возраст, даже приблизительно. Женщина дохнула в мою сторону запахом свежевыпитой водки и произнесла со слезинкой в голосе: — Скоро уже тётю Галю выносить будут. Мы, не обращая на неё внимания, продолжаем высчитывать необходимое количество радиаторов отопления на внутренний объём часовни. Женщина снова:
— Жалко тётю Галю, хороший она была человек.
— Рома, а что если вместо биметалла мы возьмём чугунину?
— И картошки всегда наварит, а если есть, то и селёдочкой угостит.
— Батюшка, я и сам за чугун. Ну что биметалл, там полезный объём горячей воды всего 350 миллилитров, а сейчас появились новые чугунные радиаторы, небольшие, аккуратные, и объёмом аж на 850.
— Ну и что, что она пьющая? А кто не пьёт? Зато у тёти Гали всегда можно было переночевать. И на похмел, если оставалось, никогда не жалела. Пойди сейчас найди ещё такого доброго человека. Одинокая она, никого после неё не осталось.
Краем уха я разобрал слова про «доброго человека», привычно перекрестился и сказал:
— Помоги Бог доброй тёте Гале. Раз никого нет, вот вы за неё и молитесь.
— Бог, а что ваш Бог? — Собеседница снова обдала меня густым водочным ароматом. — Он есть и будет, а нашей тёти Гали больше нет.
Потом, уже после разговора, я позвонил старосте и поинтересовался, не заказывал ли кто поминовения по новопреставленной Галине?
— Это ты про алкоголичку из твоего дома? А кто будет по ней заказывать, она же одинокая. Вчера её дружки к нам приходили, просили на гроб помочь.
— И ты дала им денег?!
— Ага, как же, что же, я не знаю эту публику? Пришлось самой ехать покупать, иначе пропьют. А отпеть нет, никто не просил. Да они, наверное, о таком и не слыхали.
Я ещё тогда подумал, рядом со мной, буквально, в соседнем подъезде много лет жил человек, а умер, и я даже не могу представить, как она выглядела. Ну, как? Наверное, как и все опустившиеся личности. Но и такой она старалась делать другим что-то доброе, хотя бы для своих же товарищей по несчастью.
Жил человек, жалел людей. Умер, и куда он теперь с этой своей жалостью? Его-то кто-нибудь пожалеет?
Мне один батюшка рассказывал в начале 90-х, он тогда ещё учился в семинарии при Троице-Сергиевой лавре.
— В свой город я приехал совсем поздно, последней электричкой. Что автобусы в такой час не ходили, это понятно, но на привокзальной площади я не встретил ни одной машины такси. Пришлось добираться до дому пешком, а это значило идти почти пять километров по заметённым снегом улицам ночного города.
Иду, а ветер, холодно, электричество тогда экономили, потому фонари тускло в полнакала светились только по центральному проспекту. Навстречу никого, думаю, ну хоть какая-нибудь машинёнка в мою сторону, ну хоть самая завалящая. Проголосую, не может быть, чтобы не пожалели.
Вдруг сзади меня догоняет большая чёрная машина, джип. Они тогда ещё только-только стали у нас появляться. И все знали, что на таких машинах большей частью разъезжают бандиты. Потому законопослушные водители на отечественных «жигулях», стараясь не связываться с разбойниками, спешили уйти в сторону и уступить дорогу.
Эх, вот бы сейчас эти люди посадили бы меня к себе в машину, и подбросили до дома.
— Господи, Ты же видишь, мне холодно и страшно, яви такое чудо, помоги!
Большая машина подъехала к перекрёстку и встала под светофором, мигающим постоянным жёлтым светом. Машина стоит и показывает, что поворачивает в сторону, противоположную той, которая нужна мне. До перекрёстка оставалось пройти ещё метров пятьдесят. И те, кто находился в машине, могли бы уже раз десять свернуть в нужное им направление, но почему-то всё ещё оставались на месте.
Мне стало не по себе, почему они не уезжают, чего ждут? Или кого? Уж не меня ли? Поравнявшись с автомобилем, я хотел пройти дальше, и тут услышал, как опустилось стекло. Из машины высунулась голова и произнесла:
— Эй, пацан, иди сюда.
— Простите, это вы мне?
— А кому же ещё? Садись давай, вот сюда назад.
— Но поворотник вашей машины показывает, что вы хотите свернуть налево, а мне нужно как раз направо.
— Не волнуйся, куда тебе нужно, туда мы сейчас и поедем.
Даже если бы я и хотел от них убежать, вряд ли бы это у меня получилось. Кругом лежали горы наметённого снега, так что отступать было некуда.
Впереди сидели двое, я устроился сзади, закрыл дверцу джипа и мы поехали. Через несколько минут я почувствовал, что сижу на чём-то очень неудобном, и решил это что-то отодвинуть в сторону. Но оно задело ещё какую-то железяку и предательски звякнуло.
— Слышь, пацан, мы тебя не предупредили. У нас там сзади три «Калашникова», ты это, не пугайся, — и ребята весело заржали.
Не пугайся, легко сказать, а каково это ночью в компании с незнакомыми людьми, да ещё и верхом на автомате, мчаться по пустынным улицам ночного города!
— Мы хоть и бандиты, но этой ночью мы добрые. Тебе повезло, вчера днём мы у одного лоха машинку «отжали», и в благодарность Богу решили, в эту ночь будем делать только добрые дела.
Они действительно в целости и сохранности доставили меня домой, а прощаясь, предупредили:
— Будь здоров, пацан, и наш тебе бесплатный совет, старайся так поздно по городу не ходить. И с нами больше не встречаться. Не каждый день нам так везёт.
Где-то в те же годы начинался и мой путь к Богу. Я слушал того священника и понимал, что если разбойники не чураются добрых дел, то и мне, христианину, Сам Бог велел творить добрые дела. Только не так это просто. Вот кто хочет, пусть попробует и потом скажет, просто это или нет.
Ходил я тогда по улицам и всё думал, какое бы доброе дело сделать? Ну точно как тот сказочный герой из фильма «Морозко»:
— Люди, какое вам доброе дело сделать?
Но ничего доброго в голову не приходило. А то, что приходило, казалось каким-то жалким и смешным. И вот однажды, возвращаюсь вечером с работы и вижу на столбе объявление. Я человек любопытный, если что-то там висит на столбе, обязательно подойду и прочитаю, за что много лет получаю от матушки. Та не одобряет моего любопытства и постоянно в такой ситуации произносит свою любимую фразу:
— Не читай заборов! Ты разве не знаешь, кто и что на них пишет?
Но в тот вечер я шёл в одиночку, потому мне никто не помешал. На половинке бумажного листа из тетрадки в клеточку дрожащим почерком пожилого человека было написано примерно следующее:
«Миленькие, я, старая, потеряла кошелёк. А в нём вся моя пенсия. Как же мне теперь месяц прожить? Если кто найдёт, Христом Богом прошу, верните мне его по адресу…».
Прочитав объявление, я чуть не задохнулся от нахлынувших на меня радостных чувств. Вот, это именно то, что надо. Настоящее дело, спасти человека от голода, помочь ему заплатить за квартиру. Понятно, что никакого кошелька искать я не собирался. Ищи его теперь, свищи. Я поступил по-другому. Узнал, какая на то время пенсия считалась средней, поговорил с женой, а она у меня человек не жадный. Взял необходимую сумму и отправился по указанному в объявлении адресу.
Про домофоны тогда ещё никто не знал, я беспрепятственно поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь, как я и ожидал, мне открыла бабушка.
— Чего тебе, милок?
— Скажите, это вы потеряли кошелёк?
— Да, — бабушка обрадовалась, — неужто нашёлся?!
— Ну, почти нашёлся. Вот возьмите, это ваши деньги.
— Мои деньги? — бабушка внимательно смотрит на купюры, — нет, это не мои деньги. Мои бумажки были не такие.
Потом она посмотрела мне в глаза и сказала:
— Ты меня обманываешь, это твои деньги. А мне чужого не надо, я в жизни чужого ничего не брала. И у тебя не возьму.
Она протянула мне мои деньги, а я, не зная как поступить, стал пятиться назад по лестнице. Я отступаю, а та упорно продолжает идти вслед за мной. Наконец, я повернулся и побежал. И как же я удивился, когда спустившись на первый этаж, услышал, что моя бабушка тоже бежит. Правда она была уже старенькая, и угнаться за мной не могла. Потому, запыхавшись, остановилась на этаж выше, и закричала:
— Пойми, мне не нужна твоя жалость! Я хочу, чтобы тот человек, что нашёл мои деньги, чтобы он их мне вернул. Пожалуйста, забери это назад.
— Нет, сейчас не возьму. Вам на что-то целый месяц жить надо. Решите вернуть, приносите в храм.
Она всё-таки вернула мне мои деньги через много лет, когда я уже стал священником. Подошла после службы с конвертом в руках и напомнила о себе.
Первый неудачный опыт не поколебал моей решимости продолжить творить добрые дела. Только теперь я понимал, что не нужно приставать к людям со своей помощью, ещё далеко не каждый согласится её принять. Даже от священника.
Как-то в аварии погибла одна моя знакомая. Муж, считая себя виноватым, в отчаянии решил покончить с собой, но не вышло, зато получилось на целый год улечься на больничную койку.
Помню, зима. Приходит на панихиду их девочка, помолиться о маме. Почти ровесница моей дочери. Холодно, а на ней такое серенькое лёгкое осеннее пальтишко. Мы с ней немного общались. Встречая её в посёлке, я всегда расспрашивал об отце, и так, вообще, о жизни. Потому и тогда поинтересовался:
— Почему ты так легко одета?
— А у меня нет тёплой одежды. Мама собиралась купить, но не успела.
Я представил на её месте моего собственного ребёнка, и стало так больно. От этой боли даже слёзы на глазах навернулись. Так иногда бывает. И ничего не могу с собою поделать, болит и всё тут. Пошёл в алтарь и стал рыться в сумке, в карманах. Достал все свои заначки и снова подошёл к девушке. Я уже не помню, сколько там было, но на зимнее пальто, пускай и скромное, ей должно было хватить.
— Возьми, и обязательно купи себе что-нибудь тёплое.
Это была суббота, а на следующий день, в воскресенье, ко мне подошла её бабушка и сказала:
— Никогда, слышите, никогда больше так не делайте. Мы не нищие и мы не нуждаемся в ваших деньгах!
Я не знаю, что она обо мне тогда подумала, но спасибо, что не пыталась вернуть мне эти деньги назад.
А эпопея с добрыми делами продолжалась. Как-то, ещё задолго до священства, поехал на рынок купить картошки. Уже возвращаясь с тяжёлой сеткой в руках, подхожу к автобусной остановке и наблюдаю такую картину. Из автобуса выходит пожилая женщина, скорее всего, какая-нибудь дачница, с их неизменным дачным атрибутом — большущей сумкой на колёсиках. Тётенька уже было сошла, но в последний момент оступилась и, почувствовав резкую боль в ноге, громко вскрикнула.
Люди, находившиеся в тот момент на остановке, заботливо усадили женщину на лавочку, подкатили к коленям сумку, сели в автобус и разъехались по своим делам.
А я остался, потому, что мне в очередной раз повезло проявить милосердие и христианскую любовь. И уж этот человек точно не откажется от моей помощи. Одно мешало, моя тяжелая авоська с картошкой. На остановке её не оставишь, утащат. Брать с собой, а как же тётка с её немаленькой поклажей, хоть и на колёсиках? Тут меня неожиданно выручил знакомый. Он как раз мимо на своей «Волге» проезжал, увидел и остановился. Мол, садись до дому подброшу. Я обрадовался, вот оно, Господь, всегда рядом с тем, кто помогает ближнему!
Мой знакомый, человек добрый, конечно же, согласился помочь. Общими усилиями мы усадили плачущую дачницу-москвичку к нему в машину и отвезли в приёмный покой городской больнички.
— Вы мне дайте телефон кого-нибудь из ваших близких, — говорю ей, — нужно же сообщить, где вы и что с вами произошло. А то беспокоиться станут, переживать.
Когда я вернулся в поселок, мне не терпелось немедленно отправиться на переговорный пункт и позвонить в Москву. Я уже заранее слышал, как приятный, и обязательно женский голос говорит мне:
— Спасибо вам, молодой человек! Мы вам очень благодарны за помощь, оказанную нашей маме.
А я ей отвечаю:
— Ну, что вы, что вы! Какая благодарность?! На моём месте так поступил бы каждый христианин.
Но картошка, целая авоська весом двенадцать килограммов, заставила сперва отправиться домой, а уж только после этого спешить на переговорный пункт.
Звоню и слышу в трубке недовольный мужской голос. Первое разочарование.
— Простите, я звоню по поручению Петровой Марии Ивановны. Знаете такую?
— Ну, знаю, это моя мать.
— Так вот она, к сожалению, приехав к нам в город, сходила с автобуса и, видимо, сломала ногу.
— Блин! Этого ещё только не хватало! — Молчание, потом, — А сам-то ты кто такой?
— В общем, никто, просто прохожий. Я ей до больницы помог добраться.
— И чего ты хочешь, прохожий со сто первого километра?! Бабла срубить захотел? Так ты лучше на носу себе заруби. Ничего у тебя не получится! Ты меня понял?! Ещё хоть раз позвонишь, я тебя найду и точно бошку сверну!
Домой я возвращался точно оплёванный. Меня обидели в очередной раз, когда я действительно по-настоящему помог человеку. Нет, ну что ему было трудно просто сказать «спасибо»? И всё, и повесить трубку.
Потом я расскажу об этом случае моему духовнику отцу Павлу, и он скажет:
— Обидно? Я понимаю, ты сделал доброе дело и ждал похвалы, а вместо этого тебя обругали. Ты читаешь Евангелие. Вспомни, как много доброго сделал Христос, и что в ответ? Правильно, люди Его убили. И ладно, если бы Господь не догадывался о том, что Ему грозит. Нет, Он знал что убьют, но продолжал делать.
Так что тебе ещё повезло, тебя только обругали. А на будущее имей в виду, христианство, несмотря на то, что мы постоянно говорим о смирении, всегда наступательно. Мы действуем на опережение. Пускай тот человек, что сегодня считает тебя своим врагом и относится к тебе с явным предубеждением, почувствует на себе твою бескорыстную любовь. И неважно, обругает он тебя сразу после того, как ты ему поможешь, или промолчит. Годы пройдут, может, и он поймёт, что ему или его близкому помогли просто потому, что он человек. Он не поймёт, сын поймёт, или внук. И сам станет человеком, способным на добро. Миру как воздух нужны добрые дела.
Уже десять лет как ушёл в вечность мой дорогой отец Павел, а я сам, став священником, пытаюсь продолжать его дело. Я улыбаюсь, вспоминая те мои первые неофитские, но такие искренние и наивные попытки сделать кому-нибудь что-нибудь доброе. Со временем я понял, что нам не нужно специально искать добрых дел, а просто жить этим, и раздавать добро так же естественно как есть хлеб и дышать воздухом. Делать и не задумываться о том, что ты совершаешь что-то большое и необычное. Так живут святые.
Часто вспоминаю Фёдора Петровича Гааза. Человека удивительной судьбы. Немец, католик, заработавший огромное состояние в России, потом всё это состояние спустил на русских же каторжников. Будучи доктором, он еженедельно осматривал арестованных и отправлял людей на этап. Наверно, не сразу созрело в его душе желание помогать преступникам, облегчить их участь. Когда это произошло, кто теперь скажет? Но не было в Москве такого кандального этапа, что отправлялся бы в далёкую Сибирь по знаменитой Владимирской дороге, и который бы не проводил доктор Гааз.
Он не просто их провожал, он осматривал людей, ходатайствовал за больных, искал возможность заступиться за невинных. На свои деньги заказывал для каторжан книжечки с христианскими поучениями, привозил сладости и фрукты. Каждый должен был получить из рук «святого доктора», так называли его сами кандальники, яблочко, печеньку или апельсин.
«Кто её там, в Сибири, пожалеет и подаст конфетку? Так я это сейчас сделаю».
В каждые руки гривенник или пятиалтынный, кому-то обувь, кому-то одежду, и всем — надежду на Божию милость.
Сперва Фёдор Петрович потратил на заключённых всё своё состояние. Будучи статским генералом, он был принимаем в домах московской знати. Все знали, придёт Гааз и станет просить пожертвования на заключённых. Потому в ожидании его прихода гости и их хозяева заранее собирали продукты и деньги, чтобы передать их сердобольному доктору.
Двадцать семь лет каждый понедельник в любую погоду отправлялся Фёдор Петрович провожать в дорогу очередной этап отверженных. Он экономил на всём, перешивал и донашивал свою старую одежду, ходил пешком, отказываясь от извозчиков.
Когда он умер, в его конторке нашли что-то около двадцати копеек денег и потому хоронили за казённый счёт. По благословению святителя Филарета Московского в последний путь доктора Гааза провожало почти всё московское православное духовенство, а за его гробом, в соответствии с полицейской справкой, шло около двадцати тысяч человек.
За несколько лет до кончины доктора Гааза Москва прощалась с великим Гоголем. Тогдашние журналисты задавались вопросом, найдётся ли ещё человек, которого так будет оплакивать Россия. Оказалось, что Гааза любили больше.
После похорон тёти Гали прошла неделя, а я уж про неё и забыл. Как забываешь о множестве мимолётных встреч, случайных разговорах ни о чём. Да и потом, я не помню эту тётю Галю, хотя мы и жили с ней в одном доме. Вот Серёгу-инвалида помню. Его лоджия выходит прямо на пешеходную дорожку. Кто бы ни шёл, обязательно мимо пройдёт, а Серёга, как непременное дополнение к своей лоджии постоянно свешивался через перила и болтал с прохожими. Частенько он с кем-нибудь распивал, а завидев меня, бурно приветствовал и поздравлял с праздником.
Сегодня лоджия постоянно закрыта, на углу никто больше не распивает и не ведёт бурных споров о достоинствах «Зенита» или «Спартака». Соседям стало спокойнее. Только и меня на этом углу больше никто не поздравляет с праздником. Теперь уже я, всякий раз проходя мимо лоджии, произношу одну и ту же фразу:
— С праздником тебя, Серёжа! И ещё, Царство тебе Небесное и вечный покой.
А тётю Галю, нет, не помню.
Подхожу к своему дому и вижу, как из окна квартиры на третьем этаже ребята-гастарбайтеры бросают вниз, прямо в палисадник чью-то старую мебель и прочий домашний скарб.
Внизу возле дома меня окликнул знакомый работник из местной хозбригады:
— Батюшка, ты там повнимательнее!
— А чем это вы тут занимаетесь?
— Да, вот, алкашка одна преставилась. Квартирка освободилась, велено очистить от хлама.
— А наследников, что же, никого не нашлось?
— Говорят, одинокая была. Потому и не приватизировала. Но я тебе скажу, хозяйка хоть и выпивала, а квартирка ничего, чистенькая.
Я догадался, ага, так это же он про тётю Галю. И подумал, вот и закономерный финал. Закончилась человеческая жизнь, и теперь в огонь отправится всё, что было с ней связано. Я увидел рассыпавшиеся фотографии, пачку старых писем, перевязанных верёвочкой. Может, ещё мамины? У меня дома тоже такая же. Поднять? Но кому интересны чужие письма? А вот душа, куда пойдёт её душа?
Говорят, будто она была неплохим человеком и делала много доброго. Так что же, неужели от этих дел ничего не останется? И тут замечаю, среди мусора валяется икона. Кричу:
— Эй, там наверху, погодите кидать!
Поднимаю икону с земли, отираю от пыли. Спаситель. И поражаюсь, какой хороший образ. Немалых денег стоит. Сохранила, не пропила. Получается, Он ей был нужен? Молилась?
— Я заберу, можно?
— Вот басурманы, икону выбросили, — посетовал мой знакомый. — Бери что хочешь, батюшка, всё одно жечь.
Я прижимаю образ к груди и поднимаюсь к себе. У меня отличное настроение, я вдруг почувствовал, что мы с этой тётей Галей не чужие друг другу. Завтра же подарю эту икону кому-нибудь из наших, пускай поминают. И ещё, нужно узнать, где её могилка, обязательно пойти и отпеть.
"Для христианина огромная отрада сознавать, что в недрах Святой Троицы бьется человеческое сердце!" Владимир Николаевич Лосский
-
Bubo
- ГЛАВНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ
-
Автор темы
Вернуться в Литература и периодика
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1
|